И М Я: Тиль Уленшпигель |
|
К О Н Ц Е П Т // П Е Р С О Н А Ж
Его рождение встречали колоколами и громким смехом. Его мать рожала на рыночной площади, между купленными на зиму поленьями с одной стороны и палаткой бродячих артистов с другой. Отец был бондарем — делал бочки, пока не сел в одну из них и не уплыл пьяным в закат.
Имя ему дали Тиль. Потому что оно короткое. Потому что смеётся даже на кончике языка.
Маленький безликий город, среди тысячи других таких же. Здесь улицы скрипели от тоски, а люди раскрашивали его винными парами. Дома смотрели кривобокими оконными рамами, как будто стыдились, что стоят на этой земле. Даже кошки крались, будто прятались от собственных мыслей и желаний.
Впервые Тиль понял, что он другой, когда рассмешил могильщика.
— Почему ты хохочешь, парень? — спросил тот, облокотившись на лопату.
— Подумал, что покойники — самые благодарные клиенты. Ни жалоб, ни возвратов, — ответил Тиль и исчез за углом.
С тех пор он не работал. Он высматривал трещины. В фасадах. В людях. В привычках. Он не воровал — он вытаскивал. Грехи, страхи, фальшь. Показывал, как фокусник зайца из цилиндра. Только вместо зайца — правду. Вместо аплодисментов — пощёчины. Порой Тиль уворачивался, порой давал сдачу.
Он был четырнадцатилетним оборванцем, когда на рыночной площади поднялся на бочку и начал торговать… воздухом.
— Внимание, честной люд! Только сегодня! Продаю свежий воздух с совестью! Один вдох — и вы уже не взяточник, а святой! Два вдоха — и ваша жена снова влюбляется в вас, несмотря ни на что! Третий вдох в подарок!
Толпа гудела, хихикала, кто-то бросал монеты — ради забавы. Старик-алкоголик купил «воздуха совести» на все свои медяки. Смеялся до икоты. Шутка так понравилась бургомистру, что он ввел налог на воздух рыночной площади. После этого Тиля били. Долго. Зря. Он учился говорить так, чтобы бить было бесполезно. Ирония была его броней.
Когда смог ходить, Тиль подошел к рыночным воротам и насколько хватило грудной клетки вобрал воздуха.
— Беру без сдачи! Пропади все пропадом, — и затаив дыхание бросился бежать через центральную площадь. Через минуту он ворвался в городскую ратушу и рухнул без сознания к ногам Бургомистра. За первым бегуном появился, второй, третий, с вилами... В городе начались волнения и бунты. Налог пришлось отменить.
Вместо наказания его… отправили на учёбу к местному клерку, чтобы тот «выбил из него дурь цифрами». Через неделю бухгалтер смеялся больше, чем считал, и начал составлять долговые записки в стихах.
Тиль ушёл из обучения с куском хлеба, монеткой и фразой:
— В следующий раз попробую продать тишину. Её у вас тут ещё меньше, чем совести.
Однажды он увидел, как палач споткнулся у эшафота. Тиль подошел и подал руку.
— Упасть, когда тебя боятся, — это почти поэзия, — сказал он.
— Ты смеёшься над смертью? — спросил палач.
— Нет. Я смеюсь вместо неё.
Так он стал уличным зеркалом. Люди обходили его стороной, но не могли не слушать. Ему платили, чтобы он молчал. Он смеялся — и молчание стоило дороже.
Иногда он спал на шелках. Иногда — в сточных каналах, прижавшись к собаке, которую прозвал «министром обороны».
Иногда ему подавали вино в хрустале. Иногда он ловил дождь ртом и считал: сколько глотков — столько и будет прожито.
Тиль никогда не знал, где окажется утром. И никогда не пытался этого знать. Он жил как карточный шулер, вытаскивая день за днём из пустого рукава. Много бродил, учился фокусам, ловкие руки и острый язык сделали ему имя. Он не оставлял следов — только послевкусие. В трактирах его помнили по фразам, не по лицу.
Жизнь для него была спичкой в темноте. Короткой. Яркой. И такой, что каждый миг — за гранью скуки.
Он знал: завтра — миф.
— Почему ты не держишься за богатство, Тиль? — спросил как-то пекарь.
— Так это оно цепляется за меня, а я слишком скользкий, — подмигнул шут и растворился в толпе, прихватив сдобную булку.
С проявлением в реальности для Уленшпигеля не многое изменилось - лишь по началу показалось, что люди в городе другие. Да, нет - такие же точно, лишь декорации поменялись. Придорожные таверны - на отели разной степени потертости, кабаки сменили казино, а когда туда перестали пускать шулера и дебошира, Тиль открыл для себе интернет и расцвел. Давившие рамки города расширились до целого мира. Мастер слова и ловкие руки быстро сделали его широко известным в узких кругах. Одни знали его по карточной игре, где вместо зеленого сукна не менее зеленые пиксели экрана. Другим он продавал правду под видом учения, променяв шум ярмарочной толпы на смешные сердечки в паутине интернета. Он был коучем, гуру, мошенником и пройдохой, как и прежде.
Д Е Т А Л И // У М Е Н И Я
Способность "Слово в кармане" сродни гипнозу. Тиль из тех, кто за словом в карман не лезет, а если уж понадобится, то может заболтать любого. Свидетель иеогова, что принял ислам прямо у домомфона явно позвонил в квартиру пьяному Тилю. Циганка, что выболтает с "позолоти ручку" всю твою зарплату и ключи от машины в придачу - жалкий дилетант рядом с Уленшпигелем. Обычно жертва либо спохватывается слишком поздно, не в состоянии вспомнить, что случилось и какого черта она делает в трико на верхушшке небокреба в незнакомом районе. Либо считает произошедшее собственной спонтанной блажью и помутнением рассудка.
