После полуночи начался дождь. Лето уже встало враскорячку красной девицей - плечевой. А вода холодная. Била по спине ледяными ладонями. Хлестала по щекам.

Ревнивая паскуда! Лицо все в разводах от потекших туши и подводки. Из-за повисших на скулах накладных ресниц и бордовой кляксы размазанной помады вся утонченная бордельная красота Наума превратилась в грим ярморочного скомороха. Хоть сейчас пляши под баян и свистульку. Может, кто рублем одарит или камнем по голове.
Наум не плясал. От воды туфли стали скользкими и пытались свалиться с ног. Он с трудом скользил на каблуках по грязи дворов. Шел, не глядя куда. Замерзая в вымокшем и растянувшемся пиджаке, брел в ночи, не вытирая слез.

В  домах горел свет. Люди и сказочные занимались своими делами и клали большой и толстый на то, что происходило под их окнами.
Наум никого не осуждал. Его звезда превратилась в пизду. Большую, небритую, воняющую кислым молоком. Его любимый Николя выбрал же именно такую!
Убежав из отеля и бесцельно скитаясь уже больше часа по ночному городу, Наум до сих пор смотрел на то, как его муж вставляет кислой киске по самое не балуй. На грязных, липких нестиранных год простынях. В номере какой-то дешевой ночлежки.
"Николя... слишком роскошно для тебя. Коля, Коленька из России. Но не с любовью."

- Ненавижу, - тихо сказал Наум.
Кого? Его? Жалкого мужичонку, который не смог удержать свой хер в штанах? Или себя за то что снова поверил в любовь? И с кем? С тем, кто при малейшем поводе забудет тебя, как строчки прочитанной сказки?

Он доковылял до пустой детской площадки и тяжело упал на сиденье качелей. Всю грацию элитной проститутки растерял по пути. Кончилось вдохновение.
Нывшие и распухающие костяшки пальцев Наум отдал на растерзание дождю. Вытянул руки вперед, ожидая боли. Зовя ее, чтобы прозреть. Наращённые ногти вырваны с мясом. Номер отеля взорвался такой истерикой, что, наверное, вызвали копов. Наум их не дождался. Пятна крови на полу, кровати и стенах вынудят персонал хоть исподволь, но вымыть грязную нору.

Сучка умеет быть сильной. Не смотря на помаду и веера ресниц, Сват не субтильный дрыщок. Метр девяносто прекрасно сложенного Бельведерского. Как хотелось бы думать, что рожа Николя превратилась в отбивную, а его прошмандовка лишилась волос. Но Наум ничего не помнил, кроме застывших в разгар процесса голубков, удивленно таращащихся на его воплощение из воздуха.
"Верна только боль. Коля-Николя, ты разбил мне сердце."

Наум запустил руки в волосы, закрыв лицо ладонями, и сгорбился под ледяной водой. Он плакал. Слезы выжгли глаза. Обида и горе душили.
Он сорвал с шеи подвеску на тонкой золотой цепочке. Звезда из платины тут же впилась острыми лучами в ладонь. Наум сжал ее слишком сильно. Подарочек от Николя, который они выбирали вместе. Дорогой белесый металл благородно переливался даже в скупом свете фонаря. Настоящая звездочка, упавшая с неба.
"Пошла ты на хуй! Пошел на хуй ты!"
Вместо неба грязная лужа. Наум, не глядя, швырнул звездочку в темноту. Плевать, что с ней будет дальше!
- Слышишь, Николя? Мне плевать, что будет с тобой! - крик Наума превратился в безумный смех, но слезы не высыхали.

Подпись автора

♠Гости въехали к боярам во дворы, во дворы! Загуляли по боярам топоры, топоры!♠
~~~

Наум досмеялся до того, что чуть не разорвал себе горло. Охрип, подавившись дождем. В груди засипела душа. А, может, туда тоже проникли слезы. Не хватало решимости взять и посмотреть, вскрыв кожу последним оставшимся ногтем.
Чего он точно не ждал, это ответа. Голос не принадлежал Николя. Звучал абсолютно незнакомо.

Сквозь щель между пальцами Наум скосил глаза в сторону. Все, что он увидел - ноги в брюках и охренеть какие чистые ботинки. Мужские, классические, явно не из магазина "все по десять долларов". Среди знакомых никто такие не носил. И, кажется, хозяин ботинок без носок.

Лицезрение красивых мужских щиколоток прервало громкие рыдания Наума. Он отнял руки и запрокинул голову вверх, чтобы рассмотреть лицо.
- Какое вам дело? - раздражение и злость изменили глубокий, немного женственный баритон. Мешала появившаяся от надлома хрипотца. Как член во рту. Но его бы Наум с удовольствием откусил и выплюнул в лужу.

Он не нуждался в жалости и не просил утешения. Точно не от непонятно кого с незнакомыми внешностью и голосом, хоть и в стильном шейном платке. Слепые от слез глаза Наума едва различали какие-то мелкие детали. Мужчина не молод, но для сказочных возраст - всего лишь цифра. Такая же надежная, как любовные клятвы эскортницы. Резкие черты не пробудили в памяти ни одного воспоминания о бывших клиентах.

"Такому точно не вставлял и не отсасывал. Не пил с ним кофе, не ел мороженого. И не целовал в губы."
А губы тонкие. Знать, властная натура. И кто же это, блядь, такой?

Воображаемый образ предателя Николя заметно хирел и бледнел на фоне стоящего рядом с качелями мужчины. Будто бы растворяясь в рисунке его пиджака. Черный или фиолетовый и не разберешь в темноте.
Слезы все-таки высыхали. Дождь бессильно барабанил по большому зонту, распустившемуся над головой Наума. Уголок накрашенного бордовым рта беззвучно дернулся. Раздражала забота, и испытывал нервы на прочность насмешливый сарказм. У Наума настоящее горе, разделять которое он никого не звал. Пусть для многих союз сказочного со смертным уже звучит, как глупая шутка. Чужое мнение схлопнется и заткнется.
Наум с момента воплощения жил, как захочет и с кем захочет. Даже работая в борделе, выбирал клиентов острым мыском туфель. Выбрал и понял на собственной коже, какой может быть боль измен.

- Оставьте меня в покое. Наслаждайтесь ночью в другом месте, - сказал Наум. - Мы заперты в городе, но Фэйбл-таун большой.
Он легонько оттолкнулся ногой от земли, заставляя качели начать движение. Раскачивающиеся канаты заскрипели, все же на сиденье не ребенок, а один из самых лучших стриптизеров. Если не самый. От качелей требовалось только одно - заставить мужчину убрать зонт и уйти, откуда пришел.
- Воды ему захотелось. Идите и утопитесь в океанариуме. Будьте любезны, сделайте это прямо сейчас...*

*последнюю фразу говорит на русском. Уверенный, что мужчина с зонтом его не поймет.

Отредактировано Svat Naum (2025-03-10 00:49:46)

Подпись автора

♠Гости въехали к боярам во дворы, во дворы! Загуляли по боярам топоры, топоры!♠
~~~

Бег крылатых качелей остановился слишком резко. Наум едва удержался на сиденье, схватившись за веревки.
Строптивый каблук туфли вонзился в разъезженную грязь под качелями. На этот раз старые канаты заскрипели стоном уже от натяжения. Несколько секунд желания одиночества и власти боролись между собой.

Первое впечатление не обмануло. Обладатели тонких губ на редкость давящие натуры.

Глаза Наума - отравленный мед. Глаза Наума - пирит с кровавым ободком. Мужчине с зонтом достался удивленный и разозленный взгляд и вздернутые брови. Сватушка был покрупнее фигурой, и все-таки, не смотря на каблуки и натянутые жилы канатов, рука в перчатке не отпускала качели.

"Вы собрались меня зарезать или снять?" - взглянув вверх второй раз, Наум наконец почувствовал. Это. Настоящую угрозу. Было в мужчине нечто, что нельзя описать словами.

За спокойной речью как будто пряталось что-то из другого мира. Наум представил себя одиноким ребенком, оставшимся на залитой ночью детской площадке. Уставшей женщиной, может путаной, может официанткой кафешки, возвращавшейся с ночной смены по пустой улице.

У таких неприметных с виду мужчин нет огромных кулаков. И часто даже нет огнестрела. У них есть другое - умение приносить смерть.
Они подойдут к ребенку. Будут идти за женщиной. В тени и из тени. Не будет ни сумасшедших угрожающих криков, ни страшных гримас лиц. Только нож за располагающей вежливостью. Или шнурок, натянутый до предела, пока в горле остается хотя бы глоток воздуха.
Никто не услышит. Не придет на помощь. Следы замоет ледяной дождь.

Наум увидел себя лежащим в кустах, перепачканного землей и кровью. Руки нелепо раскинуты над головой. Ноги растянуты на всю ширину. На разрезанных брюках запеклось багровое пятно. Возможно, ему вспорят живот. Нарисуют ножом улыбку черного георгина.* К утру глаза остекленеют и подернутся серой дымкой. Но в них все еще можно будет найти отражение мужчины с зачесанными на бок волосами, в стильном шейном платке. Вполне возможно, тело пролежит в кустах до обеда, пока какой-нибудь маленький мальчик случайно не забросит мячик в кусты.

Но всем правит Сценарий. И со сказочными так не бывает. Они прокляты бессмертием и вечностью. Потому, блядь, Науму совершенно не за чем переживать и рисовать в воображении страшные правдоподобностью картины. Бессмертие сделало воплощенных беспечными. Слишком богатый дар позволил им заскучать, пресытившись всем, чем можно. И ебать свою жизнь во все стороны.
Некоторым это так остопиздит, что они начинают искать утешение в наркотике. Наум презирал нариков. Он не спал с теми, кто сдался пыльце. Потому что видел их слабость. А слабость провоцировала только разочарование.

В этом мире полно других наслаждений. Наум встал с качелей и улыбнулся мужчине.
- Вы не похожи на того, кому нужна помощь, - томно растянул он.
Так приятно снова говорить на русском языке. То, что хозяин зонта знает его, еще ничего не значит. Сказочные, не подсевшие на дерьмо фей и не пропавшие в изучении никому не нужных историй, обычно интересуются миром людей. Учат языки, общаются в чатах с выходцами из других стран, читают литературу.

"И все же, кто вы?" - вблизи глаза видят лучше. Перед Наумом предстает тот, кто вызывает у него движение в штанах и спазм кадыка. Возрастной типаж мужчин с правильными чертами, с крупным носом и такими соблазнительными жесткими гранями складок у рта сводит его с ума. Восхитительно! Великолепно!
Пошла прочь мысль о том, что внешности воплощений нельзя доверять! Не смей возвращаться!

"Вы Кощей? Колдун Черномор? Царь Берендей?" - в подборке образов Наум уже забыл о том, что и русский может оказаться не больше, чем совпадением, а не утверждением сказки.
А за обликом мужчины способна скрываться хоть Крошечка-Хаврошечка, заебавшаяся слушать сестер и прыгать в коровье ушко. Хоть Василиса Микулишна после того, как век искала мужа по татарским пленам и устала от этого. Но разве же от них будет исходить такая неприкрытая мужская энергетика?

Недосказанность дразнит интерес. У Наума еще оставалась возможность сбежать, растворившись в воздухе. Но он выбрал прекрасные ботинки и удавку на шее.
- Давайте сразу к вам. В океанариум заглянем в следующий раз. Все равно он уже закрыт. А я весь промок.
Движение плечом как будто случайно дает растянувшемуся от дождя пиджаку сползти на оголенное плечо.

"Только затяните узел потуже. Лучше задохнусь, чем снова начну вспоминать Николя." - лекарство от разбитого сердца и преданной любви - хороший секс на стороне.
- Меня зовут Наум. Тот самый Сват. Не томите, господин, назовитесь, - низкое мурлыканье вместо раздражения и скорби. И вправду, словам эскортницы о любви верить нельзя.
Пропади все пропадом. Убейте меня нежно. Грубо. Чувственно. Или небрежно. Хочу наслаждений, страданий, блядства и омута.

* отсылка к убийству Элизабет Шорт.

Подпись автора

♠Гости въехали к боярам во дворы, во дворы! Загуляли по боярам топоры, топоры!♠
~~~

Время ровно от одной холодной капли до другой, попавшей в глаза. Хронометр терпения замер и задрожал. Имя. Назовите же его скорей! Режете ножом по нервам!

Странное необъяснимое чувство. Наум поймал взгляд и не мог найти в нем похоти. Самое привычное, безотказное. Он прекрасно знал, на что способно его молодое, безупречное тело. Отрава голоса всегда проникала в головы людям. Заставляла желать, рвать все законы приличия от нетерпения обладания.
Наум привык сиять, как бриллиант, которым хочется владеть. Немыслимо дорогой, сводящий с ума, прекрасный. Алмаз самой лучшей огранки - не стекляшка, не дешёвка.

Он отдавался лишь за забвение. Только чтобы не оставаться одному на этой проклятой детской площадке во власти дождя.

Ему кидали под ноги деньги! Такие суммы, какие многие из жителей города за всю свою никчемную жизнь не держали в руках! Лишь за то, чтобы Наум повел плечом, оголил хотя бы маленькую частичку тела. Его умоляли о внимании, были рады даже воздуху его дыхания, такому же сладкому и удушающему, как пропитанная мышьяком сахарная вата.

Стоя под дождем, Наум уже умолял сам. Пусть за ним придет смерть. Что там еще? Боль! Крики! Он хотел кричать, пока не отказало бы горло. Пока не парализовало бы спину от грубого соития. А получал только спокойный взгляд и вежливый тон.
"Сначала измена Николя. Потом вы! Я ничего не стою?! Мешаю вам рассматривать качели и ебанного клоуна Макдональда? Не гожусь для красивого убийства на первых полосах газет? Никчемен даже в роли трупа."

- Не знал, что поэму Гёте уже приравняли к сказкам, - он не будет сдерживать злость и лезвия на языке. Хоть они и ранят губы изнутри до крови.
- Но будь по вашему... Фауст.
Науму больно, и эта боль рвется наружу. Его гложет обида. Не бриллиант, уже и не стекло, а замусоленное пластиковое зернышко из детской трубы-калейдоскопа. Такому и не за чем знать настоящее имя мужчины.

Предчувствие угрозы никуда не делось. Не убежало вслед за одинокой машиной, пронесшейся по дороге. И не утонуло в разбрызганной ею луже. Рядышком, стучит под сердцем. Ноет.
"Спровоцируй его! Заставь ударить. Сомкнуть руки на шее."
Но все, что получил Наум - мужественный профиль и ровный шаг уже ненавистных итальянских ботинок. Чтобы успеть за ними, он снял туфли и пошел босиком, неся их за каблуки.

Науму не давали прильнуть к себе или взять под локоть. А он уже изнывал так и неузнанным ощущением, какой же костюм Фауста на ощупь.
Всю дорогу Наум пытался рассмотреть большее, чем ему позволяли. Каждая полоска фонаря, каждая дорожка из ночного окна, добираясь до мужчины, исчезала. Другая половина его лица, так желанная Наумом, постоянно оставалась в тени. Игра без выигрыша. Если не считать таковым крыльцо старой многоэтажки.

Наум поднялся в квартиру вслед за Фаустом. Его сознание выло. Глаза жгло до красноты. Он ощущал себя уже выебанной холодным отношением сучкой и хотел повеситься.
- Спасибо, господин Фауст, - скорее по привычке нежно и соблазнительно протянул Наум вслед уходящему по коридору хозяину царских хором.

Мертвая кошка на полке. Запах мертвецов, больше даже старого склепа. Зеркало в винтажной оправе. Ничего зловещего. Скорее напоминает музей, чем пыточную маньяка-убийцы.
"Кощей, могли бы и признаться."

Наум оставил дорогущие туфли в уголке прихожей и, расстегивая немногочисленные пуговицы пиджака, побрел в ванную.
В маленькой комнатке, стоя на холодном кафеле, он окончательно разделся. Платок Фауста помог вытереть большую часть скоморошьего грима. Слетели в урну накладные ресницы бабочкой, раздавленной в руках.

Вода в кране грелась от допотопной колонки. Наум не стал ждать и вымылся до того, как она перестанет обжигать кожу холодом. Небольшое зеркальце над раковиной явило отражение молодца, что любо-дорого. Без макияжа Наум выглядел моложе. Лишенным грациозной пошлинки.
Смоченной в воде расческой он прошелся по обесцвеченным коротким волосам. От дорогой куртизанки остались только массивные круглые серьги в ушах.

Наум напряг и свел пальцы когтями лесной рыси и скривил уже лишенные помады губы в рыке. Он рычал на отражение, как шлюха, заводящая клиента. Многим нравится такая игра в хищника и жертву. Выступая на сцене в эксклюзивном привате, Наум часто надевал кошачьи ушки на бархатном ободке и заставлял кровь клиентов поступать прямо к их яичкам.
Сейчас он заводил сам себя. Доказывал, что может соблазнить Фауста и разбить его спокойствие.
- Паскуда, - херня. Наум послал отражению небрежный воздушный поцелуй.

В обернутом вокруг узких бедер полотенце он прошмыгнул на кухню. Нет мундштука, чтобы глотнуть дыма перед постелью. Но, может, найдется что выпить.
На кухне и правда нашелся антикварный деревянный ящичек с коллекционными бутылками.

- Фауст, вы же не будете против? Я так замерз, мне нужно согреться, - очень тихо и приторно сказал Наум.
"А могли бы согреть меня сами перед тем, как задушить."

Хозяин все еще не появлялся. Выбранный почти наугад бурбон наполнил чайную кружку до краев. Больше подошел бы стакан, но не хотелось чтобы звон стекла перебивал звон, стоящий у Наума в голове.
От первого глотка скривился рот. Блядь, крепкий. Бурбон комнатной температуры - смертельный напиток. Не утруждая себя стеснением, Наум полез в холодильник. В морозилке может быть лед. Тот, кто держит у себя алкоголь, обычно не забывает про милые прозрачные квадратики замерзшей воды. С ней благородней. И проще пьется.

Но льда в ящике не находилось. Все какие-то пакеты с заморозкой. Наум поднял один из них на свет. И чуть не выронил. Пакет и кружку с бурбоном.
- Батюшка Святый.

В прозрачной упаковке, как какое-нибудь свиное копытце к студню, лежала человеческая рука.
Аккуратно отрезанная кисть. Без кровоподтеков и содранной кожи. Пальчик к пальчику. Розоватая, свежая, наполненная. Явно не пролежавшая в холодильнике годами, а помещенная туда совсем недавно. Синий оттенок только у ногтей, как признак смерти.

Науму стало дурно. Одно дело дразнить воображение красочными картинами удавки и бесконечно прекрасными открытыми щиколотками убийцы. Совсем другое - держать останки человека. Все фантазии вдруг стали настоящими. Татарский ятаган, вонзенный в позвоночник.

Отредактировано Svat Naum (2025-03-18 01:35:47)

Подпись автора

♠Гости въехали к боярам во дворы, во дворы! Загуляли по боярам топоры, топоры!♠
~~~

Поздно понимать, что цена внимания слишком высока. Не осталось времени убрать эту проклятущую замороженную руку обратно. Сделать вид, что ничего не видел. Не знаешь. Не держался за прозрачный уголок пакета. Не рассматривал на свет тусклой люстры рисунок на подушечках и синеву у ногтей.

Наум даже не успел обернуться. Голос Фауста был тем татарским ятаганом, перерубившим нервные окончания в спине.
Хорошо наточен, режет тонкий волосок и бумажный лист одним ударом, не говоря о коже и костях.
Получилось сделать половину вдоха. Выдох, может, уже и не придется.

За тысячу лет жизни Наум прошел по рукам множества хозяев. Он не был покорным рабом и знался со смертью, как с закадычной подружкой. В сказочном мире, при правлении Царя Гороха. Не напрямую, а с помощью обстоятельств. Убивал ради новой надежды. Ради поиска счастья. Прекращал жизненный путь хозяина, видя, как ничем не ограниченная власть в конце концов растворяла человеческую душу. Но все это было там, на страниц книг. Понарошку.

В сказках даже то, как Балда щелчками превращает Попа в беспомощного инвалида, оставляя его семью голодать в нужде, казалось смешным, поучительным, детским. Лиса, съевшая Колобка, не считалась страшной убийцей по сути сдобного сына Деда и Бабки. А Кот-Баюн, сжиравший богатырей после того, как усыплял их песней, представал милым лесным котенком.
Сказка - ложь. А правда здесь. На кухне маленькой квартирки с запахом склепа. Наум не хотел ее знать.

Ему уже не нужно внимание Фауста. Потому что оно означает боль и несет с собой страх.
Бойся своих желаний. Он начал бояться.
Какие сильные и жесткие у Фауста руки! Наума никогда так не хватали. Не кожа, обжигающий лед. Запястьям больно. Все тело в огне и слушалось с трудом.
- Отпустите...
Он пытался отвернуться от пробирающего безнадежностью голоса Фауста. Ровность и спокойствие тона только усугубляли понимание ужаса от того, что настоящие останки стали чем-то обыденным и приторно-сладким вроде орео или тирамису.
Фауст прижал Наума к груди. Возбужденный после танца на шесте Сватушка иногда сам прижимался к любовникам и любовницам. Тактильность пленяет и разжигает страсть. Близость тел сказывается на дыхании, не говоря о влечении.
Не сейчас. Все существо Наума вопило от ужаса, а не от похоти. Хотя похоть - его второе имя. Рука Фауста на бедре вызвала болезненную до судороги дрожь.

Кружка с бурбоном выпала из сведенных пальцев на пол. Разбилась, разливая море-океан терпкого алкоголя на черных черепках.
Наум сопротивлялся. Мир реальности более-менее уравнивал физику тел воплощенных. Но дюйм за дюймом он уступал Фаусту, пока не бросил пакет в контейнер и не захлопнул крышку морозилки вынужденным ударом бедра.

Вслед за тем наступил момент, когда Наум смог выкрутиться и развернуться лицом к хозяину квартиры. Освобожденные руки продолжали пылать болью. Сияющие злостью и страхом пиритовые глаза впились в лицо мучителя.
В сексуальных играх на грани фола Наум сходил с ума от ощущения силы. Выбирал только уверенных в себе партнеров, знающих о том, что такое достоинство.
Но никогда с ним не обращались, как с вещью. Восторгались, обожали, уступали плену страсти. Но не причиняли нежеланной боли. С Фаустом все было по-другому. Его давление душило. А вежливое пренебрежение свободой убивало.

Надо было это понять если не сразу, так в тот момент, когда рука в багровой перчатке намертво перехватила канат качелей.
Не понял? Сам виноват, дурачок.

Наум отступил на шаг. Всего ничего спасло его голые ступни от оскалившейся осколками разбитой чашки. Наощупь он нашарил подставку для ножей у плиты. Схватился за ручку. Вытащил нож и выставил его перед собой. Кончик прицелился ровно в кадык шеи Фауста.
- Убийца! Не подходите ближе! - только что Наум понял, что в объятиях смерти минуту назад сильно прикусил язык до крови. Кровь окрасила губы плешивым тинтом.

- Как вам удалось обойти Сценарий? - где же твой томный бархат, Наум? Его голос в отличии от не меняющегося покрывала покойника от Фауста, ломается и хрипит.
Если мужчина ответит хуевой чушью для идиотов о том, что рука снята с мертвеца в морге за хорошие деньги, Наум не соблазниться поверить.

Он больше не счастлив умереть в кустах. И забыться в удавке, лишь бы исчез образ Николя. Бывшего мужа вообще уже не существует. Остались только двое и нож между ними.

"Хочу жить." - только об этом и мог думать Наум.
Игры со смертью хороши до тех пор, пока не теряют элементы игры и не становятся взаправду.

Лицо Фауста навсегда останется в памяти. Это глупо. Но, вместо того, чтобы применить свой последний сказочный дар и исчезнуть, Наум его рассматривал. Не мог оторвать взгляд от приоткрывшихся за волосами толстых линий читавшихся под кожей вен. Шрамы создавали своеобразный узор, который буквально гипнотизировал.
"Ожог? Нет, вы не Кощей." - кто-то гораздо хуже воплощения загробного мира.
Каков соблазн пробежать дальше по этим дорожкам. Убрать пряди, все еще скрывающие большую часть уродливого дефекта. Дотронуться. Посмотреть смерти в глаза. Узнать ее имя.
Поцеловать в тонкие властные губы. Через удар ятагана уже в грудь.

Руки Фауста больше не касались тела Наума. Но он все равно их чувствовал. Становилось все тяжелей и тяжелей дышать. Появилось ощущение, что хозяин квартиры принуждает сердце выскочить из груди. Серебристое лезвие ножа захотело пуститься в пляс. Иначе почему задвигалось? Не из-за того же, что у Наума задрожала рука?
Надо бежать, пока не поздно! Оставить позади все эротические фантазии, навеянные горем и болью измены, тоской и страхом остаться одному.

Отредактировано Svat Naum (2025-03-25 01:17:36)

Подпись автора

♠Гости въехали к боярам во дворы, во дворы! Загуляли по боярам топоры, топоры!♠
~~~

Подпись автора

♠Гости въехали к боярам во дворы, во дворы! Загуляли по боярам топоры, топоры!♠
~~~