Руки её изящные, личико кукольное, яркий макияж смотрится вызывающе и вызывает диссонанс – а ведь раньше ему нравились другие, чистые, невинные, все такие естественные, светлые, едва ли агнцы жертвенные, но где ж ты сейчас таких сыщешь? Змей целует выгибающееся под собой тело, слизывает капельки пота с грудей, толкает бёдрами, выбивая ещё один сладкий стон. Голос у девочки поставлен хорошо, звучит мелодично и слушать его одно удовольствие. Навыки, в общем-то, тоже на уровне.
По крайней мере, ему нравится.

Шлюхи в «наслаждении» отменные, старательные, ремеслу со всех сторон обученные – этот товар наивысшего сорта. Сам стрип-клуб тоже та ещё крепость, настоящий замок, навороченный донельзя и предусматривающий любые вкусы и потребности гостей. «Dark Pleasure» стоит несколько обособленно, выделяясь среди высотных торговых и деловых центров, условно-исторических строений вроде музеев или концертного зала, расположенного буквально на соседней улице – из окон первого этажа вход виднеется.

Здесь можно по-настоящему хорошо отдохнуть. Расслабиться. Оторваться на полную.
Поэтому сюда и приходят снова и снова.

Поэтому, может, такой заманчивой кажется идея, въевшаяся в рассыпающийся ворохом старой чешуи рассудок.
«Попробовать бы на вкус».

Есть в городе заведения, где подают блюда не только разной степени прожарки, но и разного происхождения. От безобидного до максимально экзотического, и это даже не классически опасная рыба-фугу, максимально безопасный и даже по-своему вкусный эскамолес, или широко известный во всем мире сюрстрёмминг.
Людей в Фейбл-тауне всегда было много, как местных, так и туристов. Тех, кто никому не нужен, кого никто не хватится – и подавно можно было не считать. Обездоленные, сироты, бродяги, путешественники автостопом – м-м-м, список можно было продолжать до бесконечности и участь у всех них может оказаться еще более невеселой, хотя казалось бы, куда уж больше.

В общем, всякое случалось. И полиция не всегда могла и, более того, зачастую банально не хотела копаться во всём этом дерьме.

Змей бы тоже не стал на их месте. Он ловил порой весьма своеобразные желания, которые вряд ли бы предусмотрены Сказочником при его воплощении. Он не понимал, следует ли ему беспокоиться о таком или это абсолютно нормально.
Он не хотел беспокоиться. Он не чувствовал потребности в том, чтобы это было в принципе каким-то там «беспокойством». Но стоило ему как-то с кем-то в диалоге обмолвиться на сей счёт, и всё-таки он задумался, поймав сложный взгляд, что что-то тут может быть и правда «не так». Или не вполне так.

Не так, как у других.

Как у большинства.

Скажите, бывают ли у вас острые желания, граничащие с помешательством? Ну, например, когда ровно в полночь, стоит часовой стрелке отсчитать последний свой круг в уже вчерашнем дне, в голову неожиданно приходит осознание, будто бы пущенное из прошлого отравленной стрелой. Вонзается та стрела в ту самую часть мозга, что не терпит отказов и отлагательств, и ты внезапно понимаешь, что ну вот жить не можешь без любимого, скажем, гранатового сока, который уже год как не вспоминал, да и не надо было, а сейчас вдруг приспичило, причем до такой степени, что подскакиваешь, хватаешь с крючка в гардеробе куртку и идешь-бежишь в ближайший круглосуточный магазин. И плевать на сон и все такое. Бывало же? Нет?..

Иногда Горыныч скучал по вкусу человеческой плоти просто до зубовного скрежета. Хотелось этого вкуса настолько, что рот наполнялся слюной, а видеть даже собственное отражение, так напоминающее нынче это самое вот – становилось невыносимо.

Раньше ведь – он знал это, чуял, помнил даже – не было никаких проблем с тем, чтобы просто взять, прибить кого хочешь, да сожрать с потрохами, на куски разорвав предварительно. Там и делать-то было нечего, особенно, если знать, где брать. Крестьяне в своих деревнях максимум что могли – вилами потыкать. Так на их вилы он деревни огнём сжигал. И посевы. А кому ж это надо? Кто после такого в выигрыше останется? Верно, никто. И никому это не надо, все эти лишние мороки и проблемы.
Поэтому с ним, как правило, договаривались.
Захочет змей покушать сытно, так ему нате пожалуйста, коровку, овечку, птичек, можно с гарниром из овощей или каши – на выбор, что душа пожелает. Желает душа человеческой жертвы – будет такая. Да, ненавистью приправленная, горем чужим и злобой налитая. Но что до того дракону?

Он всегда жил, рассматривая мир вокруг с позиции силы.
Кто победил – того и тапки.
Здесь вопросов нет.

С богатырями, опять же, у него были свои тёрки. Те порой приходили вырезать мелких змеев, Горыныч за потомство заступался, закономерно огребал, ужасно оскорблялся и отходил зализывать раны, если оставался в живых. Или безбожно дох, что было крайне неприятно и ещё как било по самолюбию, но, опять же, «зато понятно».

В реальном мире, в мире Сказочника, всё было в тысячи раз сложнее. Привыкать к этому – к законам, к чертовым правилам игры – было сложно и тяжело, не все давалось ему легко, а что-то с чудовищным трудом.
Всё-таки Змей был чудищем, а не человеком.
Очеловечился он, в общем-то, больше здесь, вкусив плоды того, чего в собственных сказках было не сыскать.
Блага цивилизации… Злато и богатства, что сами тебе в руки шли, стоило лишь одно на другое обменять…
Всякое разное.

Вкусное тоже было. Много. Да всё не то.
Ну, кроме пыльцы. Та ещё дрянь. Но с ней становилось… легче. Проще.
Душевнее.

А ещё у него лапы чесались испытать прежний драйв.
Может, поэтому он рискнул и сделал то, о чем поначалу жалел и в чем сильно сомневался.

Скулеж, слезы, просьбы, захлебывающийся крик; чужими руками творится чужая судьба. Удивительно, на что способны смертные в обмен за оплату дозы. Магия растекается по больному рассудку, подталкивает, провоцирует. Голоса в голове смеются издевательски; желудок набит сырой плотью, руки по локоть в крови и потрохах.

Собственное урчание, мало напоминающее человеческое.
Да он, в общем-то, и не отрицает, что до людишек ему – далеко.
И быть, как они, не особо хочется.

Он охотился по ночам, когда хотелось вновь, до оскомины. Уводил с собой тех, кто приглянулся, лишал их жизни чужими руками, уничтожал улики, стараясь предусмотреть всё, чтобы не попасться.
Ему не хотелось, знаете, проблем.
Просто немного потворства своим слабостям. Не более того.

Другое дело, что в какой-то момент Змей понял, что брать чужое ему интереснее.
Что это вызывает в душе щекочущее чувство, сродни тому, когда бросаешь вызов перед славным боем.
Может, боёв ему и не хватало?
Может, хотелось совершенного иного, не того, что лежало на поверхности?
Может, надо было все-таки дойти до психиатра, предложенного центром адаптации ещё тогда, когда его только-только воплотили…
Кто знает.

Змей вёл свою собственную игру, охотясь раз в месяц, стараясь не частить, стараясь… экономить полученное.
Честно говоря, он даже готовить научился за это время – и весьма сносно.

Если раньше ему было плевать, кто станет очередным пирогом, то со временем дракон сам становился всё более избирательнее. Черты лица, фигура, даже тембр голоса – он учитывал все по наитию, перебирая варианты неделями, цепляясь к жертве так, чтобы та ничего не заподозрила. Налаживал с ней связи – о, это ваш постоянный клиент? – дарил подарки, оплачивал приватные танцы и услуги, звал в качестве сопровождения на какие-то мероприятия и так далее. Ему нравилось изучать, наблюдать за тем, как меняются на лице эмоции. Как удовольствие и надежда сменяется страхом. Как начинает биться чужое сердце, разгоняя кровь, норовя преждевременно выскочить из грудины. Как… пахнет от них всех в этот момент… чем-то сказочным. Тонким, эфемерным, вызывающим острое как кинжал желание вгрызться сиюминутно, покончив с трепещущей тягомотиной.

Сценарий не давал Змею совершать всё самому. Но у него всё ещё были деньги, связи и некоторая власть. Нанять человечка, чтобы тот убил другого – о, легко, таких отморозков в городе навалом, если знать, куда смотреть.
Разделать – о, с этим он и сам прекрасно справится. Спасибо, здесь помощь будет излишняя.
Безжизненное тело – всего лишь мясо. Вкусное, нежное, обладающее притягивающим запахом. Особенно, если некоторое время готовить его к своей судьбе. Своеобразный маринад.
Если животного перед смертью хорошо кормить и заботиться, говорят, оно будет вкуснее и полезнее.
Правильно говорят так-то.

…С последней охоты прошло уже больше месяца. Может быть, даже почти два.
Может, чуть меньше.
Горыныч не назвал бы всё это – целью своей жизни или единственным развлечением, но не видел ничего плохого в том, чтобы поддаться искушению прошлой жизни. Он был таким изначально.
Сказочник наверняка знал это, когда воплощал его.
Змей был безмерно благодарен этому странному… божеству, наверное. И точно о многом хотел бы спросить при встрече. Но пока что встреча не складывалась, а охоту на чужие сокровища никто не отменял.
Как сегодня.

Музыка растекалась по залу вместе с искусственным дымом; силуэты вокруг казались нечеткими, мистическими. Общая атмосфера – может быть, какой-нибудь из кругов Ада,  разве что с отменой присутствия грешников. Только демоны, вечеринка для своих, этакий пятничный междусобойчик, когда хочется простого демонического расслабиться и не думать о проклятой работе.
Змей задумчиво крутил в руках бокал с каким-то новомодным коктейлем, название которого он неудосужился даже запомнить. В крови растекалась фейская пыльца, отчего становилось жарко, до странного замечательно и настроение прыгало у отметки «превосходно». В воздухе витал тот самый сказочный аромат, который он чувствовал каждый раз, когда его жертвы умирали. Тот странный запах, придающий им особый вкус, он будто служил приправой, пряным соусом, чья рецептура была до обидного засекреченной.
Хотелось понять, что это могло быть.
Или кто.
Ведь если их как-то отметила какая-то сказка, то, может статься, эта сказка Змею тоже нужна?
Заиметь под рукой баночку с приправой.
«Заиметь баночку».
Горыныч ухмыльнулся, делая ещё один глоток, щекочущий язык сладостью и остротой; затем отставил пустой фужер на столик, лениво наблюдая за представлением. На сцене сейчас была новая девочка. Или не девочка. О, все-таки не девочка.
Хотелось докинуться пыльцой (это вовсе не зависимость).
И взять чего-нибудь на десерт.
На глаза попала фигура – уже второй раз за сегодняшний вечер – мужчины, привлекающая внимание. И уже второй раз казалось, что было в ней что-то дьявольски знакомое.

Отредактировано Zmei (Вчера 15:15:50)

Он всё смотрел и смотрел на него, ловя себя на мысли, что они все были в чём-то схожи. По крайней мере, именно те, кого он увёл отсюда, из цитадели похоти и разврата. Были ли они старательны, полностью отдаваясь своему делу, или же весь смысл заключался в совершенно ином – Змею было неведомо. Но та нотка, та чудесная специя – та магия, будь она неладна – всё никак не отпускала, не давала ему покоя, словно отборная пыль, собранная с блядских фейских крыльев.

Могло ли статься, что всё предшествующее – лишь череда безумных совпадений?

Вполне. Легко. «Как нехер делать» — ухмылялись внутри, наблюдая за тем, как точку его интереса, между прочим, посылающую Змею – не показалось ведь? Точно не показалось…  – определённые сигналы, столь настырно цепляет в настоящую секунду другой. Берет за руку, что-то шепчет в лицо, подхватывает, уводит за собой.

«Как покорно».

Разочарование острой иглой кольнуло куда-то чуть ниже подъязычной мышцы и пробило насквозь, выходя из затылка мурашками недовольства. Шерсть на загривке взъерошилась, из горла вырвалось сдавленное рычание.

«А мог бы ты».
«Мы могли бы…»

Если бы да кабы.
Всего лишь не успел.

Змей, конечно, и не спешил никуда – некуда ему было сейчас торопиться, пусть даже и хотелось найти то самое поскорее, но всё-таки хватать первого встречного-поперечного – о, это совершенно не тот вариант, который бы Горыныча устроил. Он и к выбору условных принцесс всегда подходил скрупулёзно и последовательно, редко когда хватая абы что, лишь бы оно было. Не-е-ет уж. В коллекции Змея достойно быть самое лучшее. Иначе никак.

Самое красивое. Самое изящное. Привлекательное. Сладкое не на вкус, на вид.

Такое и вкушать радостней, при случае.
Не зря ведь даже в этом мире столь сильно развито искусство подачи блюд?

Знают, черти.

Змей ухмыльнулся. Он не удивился бы, если бы ресторанами и правда заведовали какие-нибудь сказочные людоеды. Это было бы разумно – знать, чего хочет твоя жертва, чем её накормить, чтобы той было комфортно и внутри, и снаружи, и в иных, более тонких сферах. Знать, как улучшить вкус блюда собственного…

Ох, ну почему все мысли вновь занимает еда и охота?
Вытесняет всё лишнее, сбивает с толку, с должного настроения, путает мысли и планы.

Змей морщит нос.

«На самом деле мы желаем иного», — задумчиво вещает некто из головы. Дракон прикрывает глаза и словно видит перед собой крылатую фигуру, расхаживающую по светлице рассудка вперед-назад.
«Мы желаем прогресса, а не купания в пережитках прошлого», — продолжает он же, — «пристрастье к пыли делает тебя слабым, вызывает немощь».
Он почти согласен.
«Бьет по слабым местам…» — похоже на правду до оскомины.
«…мы могли бы измениться». Возможно  в лучшую сторону.

Может быть даже в ту, о которой мечтал местный бог, когда воплощал его в реальность, выдирая туманный образ со страницы книги. Он бы определённо мог стать лучше, чем был когда-либо. По крайней мере, он был сейчас настоящим, а не… придуманным? Ведь только придуманные персонажи могут вести себя так, как прописано на страницах их истории. Подчиняться тому, что задумано. Быть как проклятая истина, у которой нет права голоса.

И выбора тоже нет.

…Но как же ему хотелось бы вкусить этот запах снова.
Коснуться языком, сдавить когтями тонкую кожу, столь легко лопающуюся от разреза-нажатия, вобрать в себя сладкий аромат с тем самым привкусом, делающим всё идеальнее, словно таинственный некто по умолчанию обладал подобного рода магией.
«Лучше».
«Вкуснее».

Горыныч облизнулся, почувствовав, как пересыхают губы от накативших воспоминаний и видений, размазанных уже, почти забытых. «Надо напомнить» — шептали змеиные голоса, прикрывающиеся шелестом чешуи; «надо еще» - горела внутри алчность, сгорало до черных выжженных костей желание угодить себе самому, умаслить потребности, ощутить собственную… власть. Прежнюю. Ту, что застряла в старой сказке корнями, что не смогла вылезти наружу по чужой воле.

Иногда – сейчас, всё чаще и чаще – дракон сожалел об упущенном времени. Сожалел, одновременно радуясь, что оно прошло и закончилось там, на предыдущей странице одной из старых книг, кем-то записанных историй. Он не винил Сказочника в собственной ущербности, не чувствовал себя наказанным из-за ограничений, наложенных сценариями, но… злился, когда понимал, что не может сделать подобного больше самостоятельно. Что ему нужны чужие руки, чтобы…

— Что? – Горыныч сморгнул, вдыхая воздух. Кажется, он не дышал уже какое-то время, замерев и уйдя в себя, переживая заново дремлющие, глухо рычащие на грани восприятия чувства.

Горячие руки на шее, оглаживающие плечи; пальцы, скользнувшие по выемке в натянутых между тонких костей мышц и кожи. Дыхание – такое близкое, столь рядом – внезапно. Голос, сбивающий с толку. Чарующий, бархатный, на редкость убедительно звучащий, вызывающий внутри нечто странное, заставляющее рот наполняться слюной.
Глаза, заглядывающие словно бы в душу.

            И
                  его
                        запах.

Змей повел носом, обнимая мужчину в ответ, поддаваясь сиюминутной слабости, о которой лишь только что размышлял, как о чём-то мешающем.
— Подтверждаю, — медово соглашается Змей, втягивая аромат полной грудью.

«Да, это он», — бьётся мысль, стучит по вискам пыльными разводами.
«Это он».
Точно он. Абсолютно, совершенно.

Шелковая ткань щекочет ладони; пальцы едва касаются невесомых одежд, сквозь которые проступает жар тела.

— Я уже заждался, душа моя, — тянет Змей, не обращая внимания на спутника своей цели, что явилась к нему самолично – ничто здесь не ёкает, не кажется странным или неправильным, подозрительным. — Рад, что вы про меня не забы…— …ли. Подыгрывание смешивается едва уловимой ноткой удивления. Горыныч ощущает себя до крайнего странно, увлекаемый чужими побуждениями и действиями, но поддаётся иммерсивному спектаклю с интересом зрителя, готового испытать на себе полное погружение культурного новшества. Он с удовольствием впивается в чужие губы, накрывая их своими, втягивается в поцелуй, всё больше сжимая руки в объятиях. Всё крепче. Всё алчней. Притягивая к себе точку интереса, что буквально пропитана насквозь тем самым ароматом, от которого ему едва ли не сносит крышу прямо здесь и сейчас.
Хочется вгрызться ему в лицо.

Человеческое лицо искажается, меняясь, словно щедро приправленное современными спецэффектами; вытягиваются челюсти, становясь крупнее и длиннее, складывается в морду человеческое лицо. Огненные волосы превращаются в чешую и рога, полыхающие пламенем.
Клыки скользят по черепу. Еще немного – чуть-чуть сдавить лишь, перехватить поудобнее, сжать зубы – и треснет тот, точно сочная ягода.
Брызнет кровью прямо на ловко подставленный длинный язык.

«Бо-оги», — внутри глаза закатываются от удовольствия. Снаружи – почти. В груди растекается удовольствием, граничащим с жадностью, с желанием обладать.
Хорошо-то как.
«Хо-ро-шо».

Выдох – почти судорожный, почти захлёбывающийся в отрицании торможения происходящих в действительности процессов.

Горыныча ведёт – нехило, здорово, до трясущихся рук, будто он сейчас ещё одну, а то и разом две дозы пыльцы втянул, а не человека засосал … или всё же сказку? В глазах у него размазывается реальность, наслаивается друг на дружку, одно на другое, путая явь и навь, мешая и замешивая, точно целью служит создание нового через призму того, что ни в коем разе смешивать не рекомендуется или вовсе даже считается невозможным. Голову кружит хаосом.
Своевольность предстоит пресечь.

Змею хочется показать клыки. Змею хочется рычать в открытую. Ему категорически не нравится – он чертовски возмущен, на грани ярости и удивления – что от него «отказались», «отстранились», изъявили собственную волю выказать и «ушли», пусть даже на время, пусть за «угощением».

Он едва сдерживает себя в лапах, вжимая обсидиановые когти в собственные же ладони до отчётливо проступившего в воздух запаха металла.

— На ваш… вкус, — ваш. Вкус. Это было даже смешно. Как лишь он лицо смог выдержать – непонятно. Может, и не удержал бесстрастность, может, и видно по нему было всё.
Как, интересно, со стороны смотрится?

«Это вовсе не было смешным, знаете ли».

Горыныч сжимает зубы до крошки; взгляд его прикипает, налипая точно маслянистая плёнка на удаляющийся силуэт мужчины, появившегося внезапно и своевременно, одурманившего – как же подло, разве так делают? – а теперь воздействующего на него совершенно магнетически. Точно мышка на кота.

Хочется его за хвост поймать когтями, притянуть к себе – медленно, неспешно, наслаждаясь отчаянием в писке, попытками выкарабкаться из острых обстоятельств, не дающих вариантов окромя предложенных.

Сразу в рот прыгнешь, мышка, или сперва сполна развлечешь?

Змей прикусывает губы, облизывается (отчего-то немного нервно). Опускает голову набок, откидываясь на спинку дивана. Хвост его покачивается, вздрагивая волной: выдаёт интерес.

Змею жарко; он расстёгивает верхние пуговицы рубашки из натуральных тканей, какой-то там писк сезона, он не в курсе. Иногда Горыныч просто отдаёт деньги специальным людям, чтобы те сделали свою работу, выбрали за него самые презентабельные, актуальные и уместные  шмотки. Он в этом всём – излишне человеческом – не разбирается и разбираться не желает. Он ящер, а не хер собачий. Ему всё равно. Должно быть. По-хорошему. Но на самом деле во всём по-настоящему хорошем, ценном, имеется своя сторона. Тактильная, визуальная – сравниваемая с пищей, не только лишь с ценностью – любовь к цацкам и прочему дорогому у Змея, похоже, в крови заложена, как исходные и неизменные данные.

— Удивительно, какими бывают условности, — медленно проговаривает Горыныч, когда мужчина возвращается обратно. Взгляд его так же не отпускает, пронизывает насквозь, будто бы бабочку на шпильку насаживает не без радостного предвкушения от пополнения коллекции давнишней мечтой, — я спас вас от навязчивого спутника, но сам всё ещё без последнего. Может быть, вы составите мне компанию на этот вечер? – Змей улыбается одними губами, но в глазах его живое любопытство.
Ж и в о е.
Или жадное? Как будет правильнее?
О, дракон вовсе не против спасти своего постоянного протеже. Он, конечно, не рыцарь (упаси боже!), но своё ещё никогда так просто и легко не отпускал.

Отредактировано Zmei (2025-03-06 01:52:31)