Взгляд Алисы — стекло. Стекло, в котором отражается главный вопрос человечества, в котором разрываются атомы и рождаются новые вселенные. Она смотрела не вглядываясь, беспристрастия, без осуждения. Розовый, вроде, цвет милоты и радости, но у неё этого не читалось. Не читалось ни капли разумного или логичного, ни толики искусности или пафоса. В её радужках отражалась боль, ёмкий смысл разлагающегося мира, нашедшего своё начало в отражения в хрусталике. Закрыв глаза, она только подняла голову. Лёгкий ветер обдувал шею, но жара ещё только спадала: тепло с каплями скользило по телу, нещадно застревая в ткани. Девушка вдохнула.

- Лёва, - она приоткрыла левый глаз и зыркнула игриво-жутко, — а ты всегда была такая?

Они встретились в первый раз очень весело: Алису весело вели в дурку, а она весело смотрела за тем, как Алиса весело брыкалась и весело втащила Хранителю пяткой в нос. Наверное, это не лучшее знакомство, но и это Алиса исправила при первом задержании неадекватного тела (то бишь Алисы) не менее неадекватным телом (то бишь Львом). Тогда в нос получил помощник хранителя закона, но и тут Трусливая не дождалась должного представления от Алисы. Они часто виделись при заточении, освобождении, побеге, нарушении закона, искуплении вины и прочем. Они так давно видели друг друга и так давно не познакомились.

Алиса смотрела в будущее так же чётко, как Лев видела свой хвост. Она вроде против всего этого дерьма, а вроде оказывается в нём и вроде даже из-за того, что обосралась сама. Но ей насрать на то, что происходит. Ей бы не хотелось кидаться дерьмом, фекалии не очень приятно кидать, но почему-то всегда получалось так, что она не могла этого не делать. Как будто в сказке, она была в центре событий, и как будто снова и снова её делали особенной: пациенткой, человеком, сумасшедшей. Было страшно. Даже не так - было крипово. Хотелось бы исполнить свою мечту и уйти на покой: нахуй сказки, нахуй истории, нахуй героев. В основном она их ненавидела только за то, что они были. Считала ли она себя героем? Конечно.

Ответа девушка не дождалась. Только сгрызенным ногтем провела по тыльной стороне ладони собеседницы и повернулась к ней, чтобы поддержать тело, которое после получения дозы недостающих служителям закона чувств, должно было расслабиться и обмякнуть. Тонкие пальцы вцепились в плечо и Алиса осторожно положила голову к себе на колени. С улыбкой выдохнула. - Лёв, - ласково проговорила девушка, - я никому такое не говорю, но ты милая. - Шаманя прикосновениями, Алиса осторожно коснулась дёргающегося уха и запустила пальцы в гриву, - Почаще бы так отпускала. - Болтая ногами, Алиса снова закрыла глаза. Приятно.

- Ты мурлычешь? О Сказочник... - она опешила от того, что сказала, высунула язык и свободной рукой коснулась его. Шершаво. Стянув с типунов сказанные слова, она сделала отвратительную гримасу и вытерла о штанину слюни. Противно как-то говорить о Сказочнике как о Боге, но почему-то само навеяло повернуть язык. Но самое противное даже не осознание - противна горечь, оставшаяся после слов в полости рта, как шипучка, она болталась от щеки к щеке, юрко шныряя между в дырках от зубов мудрости, и оставляла едкий приторный след, а после сказанного растворялась кислотой во рту и раздражала рецепторы до блевоты. Это суть сепаратистов?

Она так и не поняла, зачем фанатики собираются в культы и обожествляют то ли наличие, то ли отсутствие Бога. Ей хотелось знать ответы на многие вопросы, но больше ей хотелось знать одно - зачем? Если Сказочник есть, то зачем он сделал это со сказами? Если Сказочника нет, то зачем мы делаем вид, что он есть? Вообще, у Алисы вопросов дохуя, проблема в другом - никто их не хочет слушать. Психиатры сказали, что она недостаточно стабильна - ха, вы это слышали? - и упекли в дурку дурки в попытках причесать мысли под стать нововведениям. Алиса всегда считала, что каждый человек (а сказка уж тем более) должна быть с чудаковатостью, и если она переходит все границы - это же хорошо. Любая история, отличающаяся от реальности выдающимися личностями или чудесоватыми атрибутами, всегда выходит за границы. Но эти чудики поставили границы на границах и думают, что молодцы. А хуй вам!

Но это лишь лирика - глупые мысли девочки, которая ради бунтарства и очаровательного шарма опустила волосы, покрасилась в синий и начала совать в задницу свой большой и толстый чл-

- Милая? - Взгляд удивления упал на горизонт и из-за солнца девушку ослепило. Вот только неизвестно, что ввело в обескураженность Алису больше: яркость солнца или ласковая трель наркоманки-льва. Выдавился удивительный смешок. Так удивить ничего её не могло. - Я не проклинаю мир. Мир проклял меня. Я, может, вообще не хочу быть этой сказкой. Не хочу быть Алисой. Ничего не хочу. Хочу просто ходить с друзьями, иметь парня, или даже девушку, ходить под ручку, - рука снова забралась в гриву, и пальцы перебирали шерсть. - А тут что? Я уже получила свой "титул", и теперь ничего не смогу с этим сделать. Кому я нужна?

Алиса тяжело выдохнула. Выпуск? Звучит глупо. Они обе прекрасно знали, что этого никогда не будет. Девушка засмеялась. Смех был заразный, до коликов в животе, до задыхания и тюленьего избиения ляжки. Слёзы выступили в уголках глаз, и ей бы хотелось остановиться, но эта шутка настолько несмешная, что если бы не смех, Алиса бы расплакалась. Отвратительно, просто отвратительно. Когда приступ хохотания прошёл, свободной рукой Алиса вытерла слезинки и сморкнулась. Она и не такое переживала, зачем плакать, не она под наркотой. А хотелось бы. - Я не вижу своего будущего. Будущее - череда глупых событий, составляющая цепочку случайностей, состоящую их выборов в настоящем. Я не думаю о таком. И вообще, думать вредно.

Она замолчала, и неловкая тишина сжирала изнутри. Казалось, что она опять ляпнула не то, и этот лап холодил холку, сжимая горло до хрипоты, из-за чего она тихо выдавила в пустоту в надежде, что она не услышит, - ... а ты?